С.В. Соловьев

ГОЛУБЬ МИРА

                                                                                                                              Мы сегодня своих голубей

                                                                                                                             Провожаем в последний полет.

                                                                                                                                                             Из советской песни.

Белый голубь летит над Скандинавией. Навстречу непогоде. То есть, это я лечу, неся неведомое мне послание, привязанное к правой лапе, я, Голубь Мира, превращенный волей судьбы в почтового. Не знаю, обыкновенного или нет, ибо мне неведомо содержание письма. О, как бы мне хотелось, видя всю сумятицу, которая творится в мире, нести в клюве оливковую веточку – в квартире, где я провел долгие месяцы перед тем, как быть отправленным с посланием, недалеко от клетки стоял телевизор, и на его экране то и дело мелькали ужасные картины. Мне исправно наливали воду в поилку, насыпали зерна в кормушку,  но ничего не поручали...

                Я лечу над крышами домов, впереди громоздятся лиловые тучи, холодный ветер стремится отклонить меня от курса, но я выполню свой долг... И не только из благодарности перед теми, кто спас мне жизнь...

                Предки мои родом  из Советского Союза. Порода наша отличалась безупречной белизной и благородством очертаний. (Это цитата: грамота с подробным описанием висела на стене возле моей клетки.) Впрочем, родичей я помню смутно, ибо юность моя (вскоре после первого полета) была прервана самым жестоким образом.

                Трепет крыльев (белое в синем), круги над крышами, затем – возврат в уютную полутьму голубятни. И вдруг – страшный удар, грохот, разлетающиеся стены, ослепительный свет дня, врывающийся туда, где ему не место... Чуть погодя – по голубому стелется черный дым, меня подбирают и несут куда-то... Несмотря на слабость и боль в крыле, я стараюсь вырываться, боль становится невыносимой... Надо мной склоняется человеческое лицо, легкий укол в плечо, и я больше ничего не чувствую.

                Меня вылечили. Не знаю, уцелел ли еще кто-нибудь из наших.

                Как только я снова смог летать, начались дни учения. (Немного погодя, когда я научился смотреть в зеркало, я увидел на своей голове золотую корону. Об ее назначении я узнал намного позже.)

                Голубятни больше не было, была квартира (первая из многих, а не та, где я провел последние месяцы). Меня отвозили на машине далеко от дома и мне надлежало искать путь обратно. Постепенно задания становились более сложными – я учился ориентироваться по лучу, лететь к тому из хозяев, кто зовет меня. Учиться было нелегко, но радостно – помогало огромное, ни на мгновение не оставлявшее меня чувство благодарности. За то, что я жив, за каждое зерно, за глоток воды...

                Хозяева тоже любили меня. Это чувствовалось по тому, как они склоняются надо мной, как они берут меня в руки... Их было много, они все время менялись, но их все равно объединяло нечто общее. Возможно, серьезный взгляд, добрая улыбка, вежливость и предупредительность друг к другу... Или нечто и вовсе неуловимое (энергии, передающиеся по воздуху...)

                Корона состояла из электродов. Они помогали мне улавливать невидимые сигналы. Побочный эффект заключался в том, что я выучился не только тому, чего от меня ожидали. Быть может, электроды разбудили во мне способности, заложенные еще голубеводами Советского Союза, когда они выводили нашу породу. Мне некого спросить, а Советский Союз исчез, как легендарная Атлантида.

                Я обнаружил, что могу читать по русски и понимать русскую речь...

                К сожалению, мои спасители говорили на другом языке. Иногда в гуще фраз мелькало одно или два знакомых слова, но этого было недостаточно, чтобы добраться до смысла. Зато по телевизору нередко показывали русские программы, а в последней из квартир, где я жил, даже попадались русские газеты. То, что я видел в новостях, что мне удавалось прочесть в газетах, было ужасно. Картины горя и боли накладывались на пережитое мною в юности. И я горел желанием хоть что-то сделать, хоть как-то помочь корчащейся в муках планете. Возможно, это желание было всего лишь одной из черт, присущих голубям мира. Но разве несчастья, которые я видел каждый день, не были настоящими?

                Люди, которых я видел на экране и о которых читал, по большей части были злыми. Люди, которые меня окружали, были добрыми. Добрые делают добро... Я с нетерпением ждал, когда смогу сделать что-нибудь для них – и для человечества. Наконец этот день настал.

                Начинается снег. У меня болят крылья. Уже недалеко... Сигнал становится сильнее. Я знаю, что будет мой вклад невелик, но я выполню свой долг!