5

 

            И.А. по-прежнему сидит рядом с Аней. Дима целуется с Верой. Всем глубоко наплевать, что происходит наверху. Румянец на скулах И.А. горит ветреным закатом.

 

            -   Почему бы и не стремиться к совершенству? – улыбаясь презрительно, ведет он начатый без меня спор. – Что с того, что совершенство невозможно! Надо целиться выше цели, чтобы попасть в нее, не так ли?

            -   С чего вы взяли, что у нас вообще есть цель? – Виктóр говорит осторожно, как пьяный, старающийся аккуратно пройти по половице. Возможно, ему вообще непривычны такие споры, да и нечасто приходится защищать вслух подобную позицию, если он будущий советский дипломат, но сейчас важнее что-то противопоставить  И.А. Надо отдать Виктóру должное, улыбаться с издевкой он умеет не хуже моего друга.

            -    Цель создается стремлением! Стремящийся сам создает цель, если надо.

            - Надо – кому?

            - Вероятно, тому, кто стремится к совершенству, - спокойно говорит Аня.

            - Стремление может даже изменить ход времени, - говорит И.А., искоса взглянув на меня.

            - Он вполне способен это доказать, - говорю я. - Только это изменение никогда осуществляется напрямую, одной силой желания. Требуется очень много знаний, очень много работы, а еще – умение надежно хранить тайну.

 

            И.А. снова бросает взгляд на меня. Он явно нравится Ане. Окрыленный, он хочет понравиться еще больше. Виктóр говорит со сжатыми кулаками. Ситуация требует разрядки...

 

            Я зову И.А. на крыльцо покурить.

 

            - Я хочу увезти Аню, - говорит И.А., закуривая. 

            - Ты же ее еще школьницей знаешь.

            - Ну и что? А сейчас вот... искра проскочила.

            - Силой?

            - Сила не понадобится. Она согласна.

            - Она тебе сказала?

            - Нет, но я знаю.

            - А Виктóр?

            - Что – Виктóр?

            - Как ты себе представляешь развитие событий?

            - Она выйдет к нам, когда сможет. Мы должны быть готовы.

            - К чему? Сразу сесть и уехать?

            - Спусти лучше наши вещи в машину.

            - Хорошо, допустим. А его «Волга»?

 

            И.А. молчит, думает.

 

            - Я насыплю сахара в бензобак. «Победу» Дмитрий не даст, он решительно против их отношений.

            -  Ваши-то ему тоже не очень понравятся.

            -  Может быть. Но это будет потом. Я женюсь на ней.

            -  Сразу как приедем в Питер?

            -  Как получится. Короче, ты – со мной?

            -  Да, конечно ...

            -  Тогда сходи за вещами. Я вернусь к честнóй компании.

 

            Я не знаю, надо ли помогать И.А. Не помешает ли это замкнуться петле времени? С другой стороны, шанс, что он действительно создаст семью, и никогда не построит свою машину времени, представляется мне маловероятным. В любом случае, И.А. мне друг, лучше уж быть с ним рядом, чтобы наблюдать за развитием ситуации.

            Я иду за вещами.     

 

            Сложив вещи в машину, я возвращаюсь на веранду. И.А. томится один.

 

            - А где Аня?

            - Она скоро вернется. Ты все отнес?

            - Да. А ты? Сделал все, как хотел?

 

            И.А. кивает на полупустую банку с сахарным песком.

 

            Наверху раздаются два звонких хлопка. Приглушенный крик. Стук двери. Снова приглушенные голоса. Снова стук двери. Мы ждем, но никто не спускается по лестнице сверху.

            -  Я пойду спать в машину, - говорю я. – Лучше отдохнуть, на случай, ежели придется срочно ехать.

            -  Я буду ждать ее здесь, - говорит И.А.

            Я не верю, что Аня придет, но я решил оставаться другом И.А. до последнего предела.

 

            Над озером встает желтая луна. Тихо плещут мелкие волны. Лес гудит комарами. Придется дремать в машине с закрытыми окнами. Я проваливаюсь в сон и сплю как мертвый.

            Просыпаюсь я оттого, что кто-то распахивает дверцу. Около машины стоят И.А. с Аней. Луна теперь белая, с острыми краями, и светит им в спину.

-         Едем.

            Аня молча садится назад, И.А. рядом со мной. Мотор заводится сполоборота.  Я открываю окошко. На ходу комары не страшны, а ветер разгонит сон. На веранде слышится грохот – И.А., уходя, благоразумно погасил свет. Вероятно, это Виктóр. Я, не давая времени на прогрев, поддаю газу и выруливаю на дорогу, ведущую к лесу.

            - Аня! – орет Виктóр с крыльца, перекрикивая даже шум мотора.

            - Шалишь!

 

            Фары я включаю только у въезда в лес. Еду я осторожно – грунтовая дорога тут не слишком хорошая и, вроде бы, можно не опасаться преследования. Ночью, конечно, все выглядит не так, как днем – под колеса лезут откуда-то выворачивающиеся корни, я огибаю лужи, окруженные ореолом жирной грязи, местами «Москвич» легко мог бы засесть в глубоких колеях. Свет фар выхватывает можжевеловые кусты, стволы сосен. Когда лес кончается и начинается поле, я вздыхаю с облегчением. Влюбленные молчат.

            Мы подъезжаем к очередному перелеску, когда я замечаю в зеркальце свет чужих фар. По всей вероятности, расчеты И.А. оказались неправильными, и нас преследуют. Не сработал сахар в бензобаке, или Виктóр просто конфисковал «Победу» потенциального тестя?

            Я прибавляю скорость. Свет заслоняют деревья.

            Перелесок кончается быстро. Впереди – очередное поле. Я выключаю фары. Светит луна. По открытому месту я могу ехать значительно более уверенно.

            Я приближаюсь к следующему леску, когда далеко позади из-за деревьев выныривают фары. Надо что-то делать... Я не вижу иного способа спастись от преследования, как свернуть с основной дороги. Сразу за въездом есть развилка, ответвление заросло травой, но по нему вполне можно проехать. Я знаю, я хорошо обследовал окрестности, пока мы жили у скульптора. Умудрившись никуда не врезаться, я заезжаю довольно далеко в лес, прежде чем зажечь хотя бы подфарники.

            Кажется, что дорожка вот-вот кончится, но она тянется по сухой гриве над болотом  пару-тройку километров, и выходит в конце концов на шоссе Ленинград-Псков.

            Отъехав на несколько сот метров, я останавливаю «Москвич», гашу свет, глушу мотор, прислушиваюсь.

            Слышно, как в лес въезжает вторая машина. Судя по звуку, это «Победа». Шум мотора приближается, потом, натужный, с подвыванием, начинает удаляться.

            Мотора «Победы» больше не слыхать. Недалеко кричит какая-то птица. На заднем сидении – звук поцелуя.

            Я включаю зажигание, тихо трогаю с места. Хорошо, что впереди еще несколько развилок, и только я знаю правильное направление. Преследователь может сообразить, что ошибся, и вернуться...

            Перед выездом на шоссе я на всякий случай останавливаюсь снова. Все выключаю, пешком прохожу последние пятьдесят метров. Прислушиваюсь. Может быть, и правильно –  шум мотора слышен издалека, он приближается. Мимо с ревом проносится «Победа», протянув за собой серый шлейф пыли. Минут через десять она возвращается обратно. Я бы на месте Виктóра устроил где-нибудь засаду – только где?

            Разумнее всего потерпеть до рассвета, и только тогда ехать дальше. Ночная дальняя слышимость сойдет на нет, на шоссе начнется движение, Виктóр устанет ...

 

6

 

            - Августовская ночь, падающие звезды, такое запоминается надолго, - меланхолически говорит И.А.  Мы – в кожаных креслах, в его квартире, сидим, пьем портвейн.

            Аня давно исчезла из его жизни.

            Ну, может быть, не совсем – кто же в наши дни расстается окончательно, но в этой неокончательности есть такая окончательная, безнадежная определенность... Она иногда заходит за перепечатками самиздата и при встречах целует И.А. в щеку. Теперь она гораздо больше интересуется самиздатом, чем И.А.

            Круто замешанный роман продолжался пару лет и стоил И.А. дружбы с Д.И. и последних надежд на создание семьи. Ссоры с сестрой, может быть даже смерти матери. А надежды неизрасходованные у него, видно, были – иначе откуда взялось бы у него столько терпения и такта, позволивших удерживать два года взбаломошную девчонку – при обычной-то его нервозности, порывистости, склонности издеваться над собой и окружающими?

            Ради любви, чтобы произвести впечатление, он приохотил Аню к чтению серьезной литературы, вроде «Технологии власти» Авторханова, не говоря о более обычном самиздате. Никогда еще И.А. не вел себя столь храбро. Думается, он вообще был одним из первых активистов, наладивших перепечатку и распространение материалов, которые невозможно было достать открыто. Они с Аней в то время ни разу не попались, но до «органов» сведения, конечно, доходили, так что благодаря любви, можно сказать, И.А. поссорился и с ними.

            Несмотря на ссору, старшее поколение, в общем, вело себя достойно. Только Виктóр попробовал строчить доносы, ничего еще не зная о самиздатовской активности И.А., но Д.И. сумел его осадить, воспользовавшись какими-то, сохранившимися еще с военных времен, знакомствами все в тех же «органах».

            Аня сумела закончить японское отделение.

            И.А. вел себя нежно, почти отечески (интеллигентнее, мягче, чем держался в аналогичных обстоятельствах Д.И.) – не мешая развлекаться, скрывая ревность, даже если рядом закручивались мелкие водовороты студенческого флирта.

            Мне кажется, временами Аня его искренне любила – за то, что он любит ее, почти ничего не требуя взамен. За то, что она могла рядом с ним чувствовать себя взрослой, любимой – и в то же время свободной.

            После окончания университета выяснилось, что устроиться работать по специальности ей трудно.

            Времена вновь становились суровее. Что говорить о поводах – победы Израиля над арабами, события в Чехословакии... Дальнозоркостью наше государство не отличалось.

            Аня начала задумываться...

 

            По существу разойдясь с И.А. и помирившись с отцом, она наконец смогла устроиться переводчицей в аэропорт.

            Правда, тоже ненадолго.

 

            - Анька в Израиль собралась, -говорит И.А. – Вышла наконец замуж за своего Мишу и собралась, вот так.

            Кто такой Миша я не знаю, но это не важно. Важна обида И.А., его страдание. Он смотрит на меня, по птичьи наклонив сухую головку. Ждет реакции.

            - Я думаю, главное, что ей захотелось уехать, а Миша – так, средство... У меня тоже была возможность уехать, в двадцатые годы, но я ей не воспользовался... Иногда жалею. У меня тогда была девушка, она уехала.

            - Ты ее видел потом?

            - Видел, лет пять назад. Приезжала к нам, чистая француженка. Дистанция как до туманности Андромеды. Как ни странно, что-то помнит, но...

            - Девичья память.

            - Вечной любви не бывает.

            - Ну да, Лермонтов... Циник ты.

            - Так легче.

            - Все равно давай – за любовь.

            - Давай...

 

            Не знаю, зачем я говорил в этот момент о Лиде, да еще в таком тоне, ведь мои чувства были совсем другими. Возможно,  чтобы облегчить его страдания, и в то же время разбередить собственную рану, почувствовать в глубине души что-то похожее на то, что испытывал И.А.

 

            Через несколько дней мне предстояла та самая, ключевая встреча с самим собой...

 

7

 

            Выйдя из-за угла, я подошел поближе к высоким дверям, откуда должны были высыпать школьники. Внезапно я испугался – а как я себя узнаю? Правда, тут именно пригодится та лесная экспедиция, которую я, не зная еще, зачем, предпринял, чтобы взглянуть на самого себя.

            Этот страх налетел и ушел, на смену ему явился другой, более серьезный. Я помнил наизусть сцену, которую должен был воспроизвести. “Времени нет, мальчик, ты знаешь такой секрет, времени нет...” Но я себе не доверял. Старик, которого я помнил, казался носителем великой тайны. Тот, которым я стал... (Впрочем, я не чувствовал себя таким уж стариком.)  Что за дело ему до каких-то тайн? И он совсем не был уверен в том, что «времени нет». Пусть он сам оказался жертвой путешествия во времени, похоже, никакие путешествия не могут вернуть молодости  - в этом смысле время убивает и отнимает, как всегда. От меня требуется последнее усилие, для того, чтобы круг мог замкнуться, но как я, никудышний актер, смогу сыграть свою роль?

            Прохаживаясь около школы, я обращал внимание совсем не на те детали, которые мне запомнились с детства. День был довольно морозный – градусов двенадцать, но солнечный. Под каблуками скрипел снег. Ветви деревьев в сквере за ночь обросли инеем, как серебристой шерстью. Я сунул руки в перчатках в карманы, но все равно мерзли пальцы. Я должен увидеть у себя на пальце кольцо – значит, придется снять перчатку?

            Страх перед ролью продолжал углубляться. Получалось, что я далеко не все помню. Почему я не подумал об этом раньше? Не мог же я просто подойти к ребенку и сказать, что времени нет... Должны были быть произнесены какие-то слова, которые заставили меня остановиться и обратить внимание на одинокого старика...

            К тому же (еще один сюрприз) – возле школы я был уже не одинок. Своих потомков дожидалось явно несколько бабушек и дедушек и одна или две мамаши.

            Ожидание было мучительным – для меня. Затем двери распахнулись и целая толпа детей выкатилась наружу.

            К счастью, взрослые быстро разобрали своих.

            Я вынул руки из карманов и сдернул перчатку. Получилось неловко – перчатка упала. В этот момент я сам появился на крыльце школы. Наклониться и поднять? Но в этот момент ребенок может пробежать мимо. В том, что это я, у меня не было никаких сомнений. Ребенок спешил меньше других, стоял на ступенях, закручивая шарф. В стену рядом с ним ударила пущеная кем-то ледышка, разлетелась мелкими осколками. Он огляделся в поисках метателя. Встретился взглядом со мной. Я, наверное, сделал какой-то жест рукой. Он сбежал с крыльца, подобрал перчатку и протянул ее мне. Я взял перчатку, кивнул, чтобы не говорить не предусмотренное сценарием спасибо и улыбнулся. Он улыбнулся в ответ. Я произнес заготовленную фразу – благодаря нашим улыбкам она казалась гораздо уместнее. “Времени нет, мальчик, ты знаешь такой секрет... ” Он снова посмотрел мне в глаза, улыбнулся и кивнул. Теперь у нас был общий секрет, и об этом знали только мы двое. В следующую секунду он уже думал о другом – снова огляделся в поисках опасности (метателей ледяных снарядов), поднял в каком-то, скорее, взрослом прощальном жесте руку, повернулся и пошел прочь по той улице, на которой почти не было детей.

            Обернувшись, я, как и ожидал, увидел группу одноклассников. Все теперь встало на свои места, я сразу узнал их всех. Они смотрели уходящему мне вслед, но теперь между мной-ребенком и ими был я – проживший почти до конца долгую жизнь, пришедший сюда, для того, чтобы петля могла замкнуться. Я  не торопясь двинулся по направлению к ним. Теперь их внимание переключилось на меня. Они о чем-то быстро посовещались и пошли через сквер к трамвайной остановке. Я подождал, пока они уедут, и тоже поехал к себе.

 

Последняя тетрадь.

(Тетрадь за 12 коп., не заполненная до конца.)

 

1

 

Вынужденный перерыв в общении тянулся более года. (Где там я написал про нашу ссору?) И.А. мне не хватало сильнее, чем я мог предположить. И, наконец, основное препятствие для новой встречи исчезло – наступило 15 декабря. В этот день я отправился в прошлое.  А что в тот день случилось с И.А.? Меня охватывает тревога. Я тянусь рукой к телефонной трубке... Гудки... Наконец отвечает дрожащий, надломленный голос.

-         Хорошо, что вы позвонили... Приехать? Конечно. Да. Пожалуйста. Пожалуйста, приезжайте.

2

 

Из глубины обширной квартиры тянет паленым. Левая рука И.А. по-прежнему замотана тряпкой, как в моих давних воспоминаниях, и на серой материи виднеются бурые пятна. Похоже, что И.А. вообще не менял повязки.

Он протягивает мне правую, но слабое прикосновение влажных дрожащих пальцев трудно назвать рукопожатием.

- Я... я...  прошу вас, Георгий Валентинович, пройдемте на кухню... я должен вам кое-что сказать... Извините. – его речь прерывает нервный зевок. На его лице нет ни следа давешнего румянца, который я так хорошо помню. Кожа серая, морщины. Рот все время слегка приоткрыт, вероятно, ему не хватает воздуха.

(Увы, мне тоже случалось бывать в этом состоянии.)

 

- Я... я очень рад, что вы пришли... Но... я должен вам признаться, произошло нечто ужасное.

(Мы сидим за кухонным столом, друг против друга. Он наливает себе воду из мутного графина и пьет.)

- У меня был секретарь, мальчик, студент. Вы его не знаете ... Мы с вами давно не виделись, он появился после...

Вчера я попросил его мне помочь ... с одним экспериментом... Не могу себе простить, но ... что сделано то сделано...

Я был уверен, что мне удалось создать машину времени, о которой мы с вами когда-то говорили. Да что, уверен... Я знаю! Я смог! – апатия на мгновение покидает его. – Да... Я попросил Гошу... В этом был чудовищный эгоизм, конечно. Поверьте, я хотел испытать машину сам. Но мне необходим был ассистент. Я ему ничего не объяснил.

- И что случилось?

Я смотрю на И.А. Он и далеко и близко. Времени нет, есть невозможность... Мне страшно жаль этого человека. Он мне очень симпатичен. Увы, логика сильнее, чем простая причинность.

- Он исчез... Я думаю, что машина сработала. Я не знаю, куда он попал и что там с ним случилось. Возможно, он погиб, возможно – жив. По моим расчетам, должен быть в будущем, но из будущего не доходит вестей.

С точки зрения закона – все равно, что погиб. Мне недавно звонили его родители, беспокоились.

- И что вы им сказали?

- Сказал, что он заходил ко мне вчера, но ушел. Просто чтобы выгадать время. Правду сказать, я не вижу выхода. Вам не кажется все это бредом? Но мальчика нет. Кроме того, мною вот-вот снова заинтересуется КГБ.

 

Я молчу, но мне нельзя молчать долго.

- Иван Александрович... То, что вы говорите, совсем не бред. Я знаю, что вы действительно построили машину времени. И – слушайте меня внимательно – я готов вам помочь. Вы сами знаете, что выход есть. Этот выход – снова воспользоваться машиной. Не возражайте.

Машина работает. Я не мог вам сказать это раньше, но я знаю. Я – ваш Гоша. Она сработала. Только я попал в прошлое, а не в будущее.  В 22-й год. Как видите, уцелел. Даже не сидел ни разу. Когда после двадцатого съезда вы вернулись в Питер, разыскал  вас. Мне хотелось вас узнать ближе.

Когда появился Гоша, я отошел в сторону.  Вы же сами говорили – “развести причинные цепи ”.

Смотрите, - я протянул руку. – Вы должны помнить, у Гоши был на руке точно такой же шрам. Вам просто не пришло в голову сопоставить, поскольку вы познакомились со мной раньше, чем с ним.

 

Закрыв лицо руками, И.А. плачет...

Монотонно, рассудительно, я продолжаю.

- Нам надо спешить. Мы не сможем доказать, что Гоша жив. В настройке машины что-то было не так. Вы ведь планировали попасть в будущее, а я попал в прошлое. После вчерашнего она у вас не сломана?

- Извините. - И.А. берет бумажную салфетку и вытирает глаза. – Были незначительные повреждения, но я исправил. Вы хотите отправиться со мной?

- Нет. Я просто хочу помочь вам.

- Хорошо, пойдемте.

 

На побелке пятна копоти, в досчатом полу выжжена борозда, по форме напоминающая восьмерку, но в целом все, как я помню.

Приборы, правда, пока не включены.

И.А. подходит к пульту и некоторое время возится с ним – подкручивает, переключает.

- По-моему, теперь все, как надо.

 

Он уже не выглядит таким убитым, как раньше.

 

- Вероятно, лучше, если я теперь стану к столу? Не беспокойтесь, я больше не воспользуюсь машиной. Только вы должны мне объяснить, на что надо смотреть.

Он объясняет. Когда вот эти стрелки достигнут вот этих отметок, пора нажимать кнопку. Ваша задача – дать сигнал.

- Я махну рукой, а вы нажимайте свою кнопку.

 

- Предположим, я остался один. Что может произойти после?

- Если поле станет неустойчивым, может произойти взрыв.

- Мне бы не хотелось стать жертвой взрыва.

- В принципе, усточивости должно хватить. Если мне удастся... отбыть, сразу выключайте рубильник. Емкости должны обеспечить плавную остановку. Риск, конечно, есть...

 

- Иван Александрович...

- Да?

- Мне кажется, вам необходимо взять кое-какие вещи. Я ведь в итоге оказался в другом месте, не в этой квартире. Недалеко отсюда, но...

(Я вспоминаю сводчатый подвал, прыгающие по стенам огненные отблески.)

- Действительно. Я сейчас, только ничего не трогайте.

 

Он поспешно выходит. Мне хочется пожать плечами. Его отчаяние прошло, теперь им снова (как вчера) владеет суетливая жажда бегства. Я не боюсь риска, даже гибели, но он мог бы немного больше думать об окружающих (обо мне). Я хочу ему помочь, но я хочу также благополоучно вернуться домой.

 

Он возвращается с небольшим плотно набитым рюкзаком в руках.

- Как вы думаете, это лучше надеть?

- Не знаю. Наверно.

-Я взял денег. Трудно сказать, понадобятся ли они в будущем... В крайнем случае сдам в музей, – это он пытается шутить.

- Поехали?

 

Я стою у стола и слежу за приборами. И.А. у пульта. По мере того, как он нажимает, переключает и т.д.,  нарастает гудение. В центре комнаты вновь начинает формироваться кольчатое тело амфисбены...

 

 

 

====================================================================================

Назад                                        <<< 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15   >>>                                          Далее